К сожалению, праздник закончился трагически: многим стало плохо. Одних тошнило, другие падали и не могли подняться. Кто-то из американцев вызвал скорую помощь. Приехала бригада врачей. Увидев такое большое количество пострадавших, они вызвали подмогу. Машины одна за другой увозили пострадавших: и американцев, и русских. Выяснилось, что спирт был отравлен мышьяком. Меньше всего пострадали американцы: они были молодые, здоровые и сытые, им промыли желудки, и через несколько дней они уже были в строю. Советские пленные пострадали сильнее. Изнурённый тяжёлым трудом и истощённый длительным недоеданием организм советских пленных трудно поддавался лечению. Многое зависело от количества выпитого. Несколько человек умерло, у других отнялись ноги, испортилось зрение. Было так обидно: пережить все невзгоды плена и пострадать после освобождения!
Через несколько дней в лагерь приехал какой-то большой военный начальник и объявил, что советское командование требует возврата бывших пленных из Советского Союза. Однако он вынужден нас предупредить, что советские власти и в первую очередь сам Сталин считают всех пленных изменниками, независимо от того по какой причине они оказались в плену, и всех нас ждёт ссылка в Сибирь. Поэтому нам даётся время подумать о своей дальнейшей судьбе. Тем, кто решит остаться, будет предоставлено право выбора страны для места жительства. Тех, кто надумает вернуться на родину, будут переданы советскому командованию.
Большинство бывших пленных пожелали вернуться. Они не верили разговорам о Сибири, они рвались на Родину, домой, к своим родным и близким.
И вот желающих вернуться в Советский Союз погрузили вместе со всем скарбом, которым они разжились после освобождения из плена, повезли на восток, к реке Эльба в больших крытых американских автомобилях «студебеккер». Это были огромные вместительные машины, покрытые брезентом, с высокими бортами и широкими удобными сиденьями вдоль бортов. В каждом автомобиле размещали по 12 человек. Такие машины надолго стали нашим домом, в них мы проехали по Германии, Пруссии, Польше до белорусского города Брест.
Днём мы питались сухим пайком, а вечером приезжала походная кухня, и нам давали горячий ужин. На ночь колонна автомашин, охраняемая солдатами союзных войск, останавливалась в каком-нибудь маленьком городке. Жителей выгоняли из домов, и мы устраивались на ночлег в спальнях хозяев. После мрачных бараков, жёстких нар и драных вонючих одеял немецкие спальни казались нам раем: чистые комнаты и мягкие, приятно пахнущие постели. Всё это было для нас небывалой роскошью. Мы с братом залезали на чердаки, где находили несметные богатства: поломанные игрушки, о которых за годы плена я совершенно забыла, а брат совсем их не знал; открытки невиданной нами красоты. Всё это мы тащили вниз и радостно показывали маме.
Через несколько дней мы подъехали к Эльбе. Красивый старый мост был разрушен при наступлении советских войск на Берлин, и через реку построили временный. Он весь шатался, между досками зияли большие щели. Посередине моста проходила демаркационная полоса, разделяющая оккупационные зоны союзных и советских войск. Все вышли из машин и стали вытаскивать свои вещи. Мама повесила на спину мешок с детской одеждой моей и брата, сама взяла два набитых тканями чемодана, остальное оставила на берегу. Она решила сначала перевести нас через мост, оставить на том берегу и вернуться за остальными вещами. Мы перешли демаркационную линию и ступили на противоположный берег.
Мама оставила нас с вещами и повернула к мосту. Дорогу ей преградил советский офицер: «Вы перешли границу, находитесь на контролируемой советскими войсками земле и возвращаться на чужую землю нельзя». Мама расплакалась: «Там остались наши вещи, главное — тёплая одежда и обувь. Ведь мы едем в Россию, где холодные зимы, мы не знаем, куда приедем, где будем жить». Офицер пожал плечами и жёстко оттолкнул её от моста. Все наши вещи остались на том берегу.
Из репродуктора неслось: «Дорогие товарищи! Самое страшное осталось позади. Родина вас ждёт! Родина вас примет!» Что-то холодное, недоброе было в поведении офицера. Мама зябко передёрнула плечами, сердце защемило от дурного предчувствия. Но вокруг кипела толпа бывших пленных. Люди обнимались с советскими солдатами, осматривали их новую военную форму и погоны, смеялись и плакали. Вот кто-то пустился в пляс, услышав, как солдат наигрывает на аккордеоне «барыню». И мы тоже влились в этот хоровод эмоций, но где-то глубоко в душе затаилась тревога за наше будущее.
Нас распределили по автомашинам по 12 человек. Это были тоже «студебекеры», которые поставляли США по лизингу Советскому Союзу.
Колонну автомашин сопровождали советские солдаты и полевая кухня.
По-особому запомнился Берлин, весь в руинах. Поникшие, голодные немецкие дети, женщины и старики подходили к нашим машинам и, не поднимая глаз, просили у нас продукты в обмен на вещи. А я, глядя на них, вспоминала, как голодали мы. Но не испытывала торжества справедливости. Напротив! Мне было их очень жаль, ведь я знала, что такое голод и как тяжело его переносить!
Помню, как к нашей машине подошла женщина с девочкой моих лет. В руках женщины была большая кукла с белыми волосами, голубыми глазами и в нарядном платье. Девочка тоже держала куклу, но поменьше. Женщина стала показывать нам большую куклу, которая говорила «мама», закрывала и открывала глаза, двигалась, когда её заводили ключом. Я затрепетала, эта кукла — предел моих мечтаний! Увидев моё волнение, мама подала женщине буханку хлеба, а та положила мне в руки куклу. Девочка взглянула на куклу в моих руках и тяжело вздохнула. Женщина что-то сказала моей маме и забрала маленькую куклу у девочки, та горько заплакала. Женщина ударила девочку и обменяла куклу на кусок сахара. Девочка продолжала плакать. Я не выдержала и вернула ей куклу. Она радостно прижала её и улыбнулась мне. Женщина неохотно протянула маме кусок сахара, но тут моя мама отрицательно помотала головой. Немка застыла с протянутой рукой. Но когда мама вторично помотала головой, она радостно улыбнулась, сказала «спасибо!», взяла девочку за руку и они пошли, но постоянно оглядывались и махали рукой. Часа через два женщина снова появилась, что-то положила в руки моему брату Эдику и быстро ушла. Мы осторожно посмотрели, что она положила. Оказалось, что это детская машинка, совсем как настоящая, только не хватало одного колёсика. Но мой брат рос в плену и никогда не видел игрушек. Он вцепился в эту машинку, прижимал её к себе, катал по земле, дудел, как паровоз, и даже лёг спать вместе с ней.